Впервые опубликовано в журнале поэзии «Плавучий мост».

Герман Власов

Из статьи «‎Три рецензии»

Имя Андрея Баранова, работающего в русле традиционной силлабо-тоники, хорошо известно искушённому читателю, и, в целом, общая традиционная направленность книги (я имею в виду технику письма) остаётся неизменной. Интересно, что тематически книга переосмысляет более чем тридцатилетний опыт и подчас — «будущее» из её названия изъято неслучайно — даёт неутешительные прогнозы.

Основной дискурс — современная провинциальная Россия, где мало что изменилось и забыли снять старые транспаранты. Это ещё и поиски Я, как точки отсчёта:


Я родился в короткие дни
и в недобрые долгие ночи.
Куцых ёлок хворали огни
в окнах булочных, винных, молочных…
Как подранки крича, поезда
уползали в нейтральные воды,
и плыла ледяная звезда
над заснеженным чёрным заводом.
И дремали ослы и волы
под сугробами в Ленинском парке,
и в прихожей толпились волхвы,
оставляя следы и подарки.
Где они?..
Расступились моря
и сомкнулись. И окна погасли.
И звезда потерялась моя
шестернёй в отработанном масле.


Если Бродский, констатируя несовершенство и несправедливость — читай, отсутствие гармонии — мира земного, кажется, на протяжении 15 лет писал рождественские стихи (высший пилотаж религиозных текстов это, наверно, «Сретенье», посвящённое Ахматовой), то Баранов воспринимает Чудо через призму детского праздника (Ёлка — советское Рождество). Звезда закатившаяся, ставшая шестерёнкой в отработанном масле — выразительный образ, приговор целому поколению, постперестроечной эпохе. Интересно, что между Рождеством и Пасхой — примерно тридцать лет во временном промежутке…

В книге есть и новое дыхание — короткие, но ёмкие зарисовки, где Я — буква, а судьбы накладываются друг на друга, как бы прорастают из общего ствола новыми побегами:


как пена сходит так лицо с лица
губ уголки иные складки кожи
я становлюсь похожим на отца
я не хотел быть на него похожим

и скулы те же нос один посол
не скрыться карте коль рубашка с крапом
и младший брат в тот день когда ушёл
сестра сказала думала что папа

(бреясь)


А ещё есть целый цикл текстов о бане, где герои взвешиваются, оцениваются на весах и сами рассказывают свою судьбу. В парную заходят с русского мороза, подсматривают, как моются родители. Наконец, есть раннее стихотворение о памятном детском эпизоде, когда отец жёстко, по-мужски намыливает сына, на что тот обижается: «Я чистый!» Разоблачение ли это современников, необходимость самоанализа и (само)очищения или же — признание за поэтом особого, по-детски чистого взгляда на мир? Мне думается, здесь автор созвучен мысли Гессе (рассказ «Душа ребенка») о несовместимости мира идей и реального их воплощения. В любом случае, вот самое начало книги:


Разложив разомлевшие муди на жарком полке,
заводчане трындят о рыбалке, о бабах, охоте…
а ещё — о машинах! Лет тридцать назад — об «Оке»,
а сейчас о «Тойоте».
Поредели числом… Анатольич обрюзг. Где Васёк?
В девяносто шестом прямо здесь…
А Боряныч усох,
<…>
Я неузнанный здесь, но прикинулся как-то своим.
Я люблю этот город, почти что умерший,
и вас, итээры,
кавээна погасшие звёзды и угольный дым
от котельной, оставшейся с СССР-а.
Остывая у пруда былого, слежу мотыльё
над тяжёлою чёрной водой, под ракитовой сенью…
А наутро случится хрустящее свежим бельё,
а ещё — воскресенье.


Охватывая тридцатилетний период, книга упоминает атрибуты детства (мотоцикл «ИЖ» с коляской и без, гильзы, школа, бобины кинофильмов…), перемежая их с современными закусочными и агентами соцсетей, приметами пандемии и войны. Она говорит о девяностых и Новом годе, о малой родине и чужой столице, о ночном и зарифмованном одиночестве, где вот-вот и проступит звёздами новый императив.

Книга подводит итог эпохе: промыв в памяти отдельные стеклышки, рассматривает их на свет. И, если жизнь идёт путём зерна, то ростки будущего — результат умирания ради весеннего Воскресения, победы над смертью:


На солнце венцы отопрели,
уже и не пахнет зимой…
Под звон колокольный, в капели
вернуться в апреле домой!
Я знаю, что это обманка…
Но рада дурёха-душа,
когда пацанёнком на санках
съезжает сугроб с гаража!
Дела по хозяйству наполнят
подобием смысла житьё…
Я зиму забыл, я не помню
ненужную правду её.

(Пасха)